 |
БИБИСЕВА |
|
БИБИСЕВА |
 «В „Космос“ мы не поедем, — твердо сказали „Молодцы“, — пробивай гостиницу в центре. Хотим жить в „России“». Гостиница «Россия» с видом на Кремль, Москву-реку и Красную площадь была тогда самой большой и самой современной, четыре ее корпуса образовывали обширный квартал. В ответ на мою просьбу Лейбман только воздел руки к небу. «Я дам официальное письмо, — сказал он, — однако в „России“ у меня знакомых нет. Действуй сам. У них есть номера, но они их придерживают для себя. Администраторская бронь». В «России» останавливались иностранные туристы, приехавшие по дорогим путевкам и не говорившие по-русски, а также люди в больших кепках, говорившие по-русски с сильным акцентом. Им доверяли, поскольку было ясно, что это не сотрудники ОБХСС (Отдел борьбы с хищениями социалистической собственности). Человек в кепке вкладывал в паспорт 50 рублей и молча подавал его администратору за стойкой. Администратор молча вынимал купюры и выдавал ключ человеку в кепке. Я такое проделать не мог, поскольку кепки не имел, говорил без акцента и доверия не вызывал. Вместо этого я пробился на прием к главному администратору, показал ему письмо-просьбу от Росконцерта, рассказал о замечательном молодом коллективе, уже выступавшем по телевидению. Начальница прониклась нашей судьбой, но было заметно, что в душе ее идет борьба. Денег просить неудобно и опасно. Что же, отдавать номера из брони просто так, за здорово живешь? — Сколько вам мест? — спросила она. — Четыре двойных и один одинарный. Женщина задумчиво покачала головой. — Вот что, — сказала она, наконец, — сыграйте нашим поварам шефский концерт, и мы удовлетворим вашу заявку. Назавтра днем, разодетые в парчовые кафтаны, с гита- рами и трубами, мы стояли с подключенной аппаратурой у огромных печей, где орудовала целая армия поваров в колпаках и передниках. Особенно запомнился мне Юра Антонов с бубном в руках на фоне бесконечных парящих котлов в преисподней, полной белых чертей. К вечеру въехали в «нумера». Кругом роскошь, сплошные иностранцы, запретная валютная зона. Из окна мне открывалась панорама высотного здания на Котельнической, сталинский «кошмар цукорника», как прозвали его в Польше. Иногородние молодцы поселились в двойных номерах, Свете Плотниковой как единственной девушке отдали одинарный. Моим соседом по комнате был тромбонист Саша Морозов, с которым мы готовили обеды на походной плитке еще в поездках с оркестром Вайнштейна. Саша незадолго до приезда в Москву женился, своих чувств не показывал, но заметно было, что он скучает. Хлопали двери, туристы приезжали, уезжали, мы глядели на них как старожилы. Недели через три ребята перезнакомились со всеми буфетчицами, горничными, дежурными по этажу. К комфорту дорогого отеля привыкли быстро и чувствовали себя в нем как дома, в шутку напевая из репертуара певицы Ольги: «Россия, родина моя». Однажды ночью, часа в два или три, в нашу дверь кто-то постучал. Спросонья поняли не сразу, потом Саша пошел узнать, не открывая. «Кто там?» Раздался тихий женский голос, от звука которого он мгновенно распахнул дверь. В коридоре стояла Сашина молодая жена в легком плащике и с маленьким чемоданчиком в руке. — Саша, — сказала она просто, — я без тебя не могу. Как она пробралась в интуристовский отель — для меня было загадкой, но не это было теперь главное. Я лихорадочно соображал, куда девать молодую чету. Единственный выход — в номер Светы. Пошли ее будить, объяснили положение. — А куда мне деваться? — спросила Света, одетая в одеяло поверх ночной рубашки. — Ложись на Сашину кровать, — сказал я, — и не волнуйся, я обещаю вести себя прилично. — Знаю я вас, мужиков, — сказала Света хрипловатым голосом, — у вас одно на уме: напиться и заснуть! Мы раздвинули кровати в разные углы, немного поговорили, потом помолчали. Проснулись от громкого стука, кто-то колотил в дверь. — Немедленно открывайте, это администрация! Завернувшись в простыню, я пошел, открыл. Перед моим взором предстали три разгневанные фурии в белых производственных халатах. — У вас в номере женщина! — с пафосом и негодованием произнесла самая толстая. Я оглянулся вокруг, ничего не понимая. — Какая женщина, где? Три фурии проследовали к кровати, где спала Света, и сдернули с нее одеяло. — ВОТ!!! Я облегченно вздохнул. — Какая это женщина? — сказал я, объясняя очевидное, — это же Светка! Понятно, что полусонный человек, сдернутый с постели, отвечать за свои слова не может, но этой фразы Света Плотникова мне не простила никогда. |
