 |
ПРЕССА |
|
ПРЕССА |
Е.Веселая, "Московские новости" N52 (38), 30 июля
Сева Новгородцев: "Я мог продавать экскаваторы"...
Московское издательство "СКиТ" выпустило книгу "Рок-Посевы" легендарного Севы Новгородцева - бессменного диск-жокея Русской службы Би-Би-Си, автора одноименной передачи, заставляющей вот уже без малого 20 лет приникать к приемникам юных (и не очень) любителей английской рок-музыки.
В книгу вошли тексты передач о Led Zeppelin и Элтоне Джоне, Pink Floyd и Эрике Клэптоне: Судьба автора достаточно уникальна для того, чтобы о ней рассказывали небылицы. 55-летний Сева (так он зовет себя в эфире, и так к нему до сих пор обращаются люди) избавляет человечество от этой благодарной задачи, сам являясь редкой занимательности рассказчиком. Сын крупного чиновника, в прошлом моряк торгового флота и джазовый музыкант, Новгородцев в 1977 году оказался, наконец в Англии, чтобы выполнить предначертанную ему миссию - не только просветительскую (его передача пользовалась обвальной популярностью в годы, когда слушание западных "голосов" не только не поощрялось, но могло привести к серьезным неприятностям), но воспитательную - в самые мрачные годы его спокойный, уверенный мягкий голос доносил до бывшей родины надежду на лучшие времена. Шутки "от Севы" ходили из уст в уста, комсомольская печать клеймила "отщепенца", письма приходили на Би-Би-Си мешками - это ли не слава?
- Как вы попали на Би-Би-Си?
- Это был процесс мистический, и поэтому я к своей работе отношусь так серьезно - не я ее выбрал, а как бы меня, я считаю, Господь сподобил на это дело. Начнем с того, что я, эмигрируя в некую заграницу, оказался с семьей в Италии. Первое, что мне захотелось сделать, это купить автомобиль. Денег было немного, и вот за 180 долларов в Риме, на площади Пьяцца-де-Спанья, где голландские и австралийские студенты, путешествующие по Европе, закончив свой тур, продают машины, я купил себе "жучок" - "фольксваген" с голландским номером, который начинался с двух букв - но к этому мы вернемся в конце рассказа.
Проходит некоторое время. Я не знаю, куда мне ехать, у меня к тому времени две профессии: штурман дальнего плавания и последние 13 с лишним лет - музыкант-саксофонист. Я так рассудил, что в джазовых музыкантах особого недостатка нет, поэтому записался штурманом. И меня определили в Канаду, в провинциальный город Эдмонтон, где я, может быть, сейчас бы и загнивал каким-нибудь старшим клерком по продаже экскаваторов. И пот однажды мы с сыном Ринатом играем в футбол рядом с домом, и вдруг кто-то меня окликает: "Сева, что ты тут делаешь?" Я оглядываюсь, стоит в драповом белом пальто джентльмен явно откуда-то из Европы. Оказалось, это из Англии приехал некто Алексей Леонидов, который ведет джазовую программу (сейчас уже больше 20 лет) на Би-би-си. Он разыскивал свою мать, которая была там проездом, и в поисках пришел в этот район и наткнулся на меня. Он меня знал хорошо как джазового музыканта, на наши концерты ходил и на фестивалях присутствовал. И он тогда мне сказал: "Что ты тут делаешь?" Я говорю: "Ничего, как все, жду документы, еду в Канаду, не знаю, что буду там делать". Он говорит: "Так давай к нам!" Я спрашиваю: ''Куда к нам?" - "На Би-би-си"' Я задумался: все-таки вражеская станция, а у меня в России родители остались... Через три дня я согласился, на общих основаниях сдал экзамен по переводу, потом приехал какой-то дядька, взял у меня интервью, чтобы проверить как я разговариваю, и после этого, наконец, пришел долгожданный контракт на pa6oтy.
Контракт-то был на руках, но как пересечь границу? По закону мне полагалось выезжать с документами той страны, которая меня приняла. Паспорта мне, конечно, не дали бы, но они обязаны были мне дать так называемый "титолло ди вьяджо" - "титул для путешествий", временный паспорт на год. И поэтому я пошел в итальянское полицейское управление под названием "квестура", отстоял длинную очередь, предъявив все документы, сел с клерком заполнять мои бумаги. Мы жили на улице имени Умберто Каньи, который был когда-то итальянским адмиралом, личностью в их истории популярной, поэтому в его честь названы улицы в разных городах. И вот он заполняет документ и говорит: "Адрессо". Я говорю: "Виа Умберто Каньи". А он: "Я тоже живу на Умберто Каньи. А дом?" - "21". Он: "Я тоже в 21-м". Он живет в другом городе - знаете, как улица Ленина, дом 3 - это может быть и в Краснодаре, и в Красноярске, и где угодно. Потом дошла очередь до семьи, он говорит: "Дети есть?" А я был тогда женат на татарке, и сын у нас с татарским именем Ринат. Он говорит: "Ренато! И я тоже Ренато!"' Заполнив документы таким образом и покалякав, мы разошлись, он мне сказал ключевую фразу - приходи на следующей неделе, что по-итальянски звучит "Сеттимана проссима". Я прихожу на следующей неделе, отстаиваю четырехчасовую очередь, другой уже клерк говорит мне "сеттимана проссима". И так пошло - неделя за неделей, месяц за месяцем, жена пилит... Я в совершенно идиотском положении, потому что мы сидим на пособии, денег нет, быт неустроенный... После нескольких месяцев я в очереди оказываюсь рядом с молодым американским дядечкой лет 30 с небольшим. Он видит, что я читаю английскую книгу - а у меня это еще с России была привычка без английской книги из дома не выходить. "А, говорит, вы по-английски говорите?" Он оказался американским священником. Он говорит: "Знаешь, у меня есть четыре научно-популярных фильма (естественно, с выходом в божественное). Они дублированы на русский язык. Все равно эмигранты по вечерам толкутся у почты - давайте повесим объявление, покажем фильмы, я им про Библию расскажу, ты переведешь". Мне делать нечего, я человек, сочувствующий хорошему делу... Никто не пришел, кроме жены и двух соседей. Мы им все объяснили и Библии раздали. Когда прошел слух, что бесплатно Библии дают, народ потянулся. Я с этим Джоэлем должен был все время выступать, переводить его божественные речи. Я Библию стал читать, чтобы грамотно словами пользоваться, и чувствую, у меня начинается какой-то сдвиг. Тем временем я хожу в квестуру, мне говорят "сеттимана проссима", из Би-би-си звонят, я говорю, что приехать не могу, паспорта нет, и так тянется пятый или шестой месяц. Я чувствую, что никогда мне из этой Италии не уехать... Я к тому времени уже как бы Бога высчитал, потому что никуда не деться - столько свидетельств, за что ни возьмись - кругом дизайн, структура, а я как человек с инженерным образованием понимаю, что дизайн ниоткуда взяться не может. Я говорю Джоэлю - ладно, давай крести меня. И он устроил это с пышностью - в центре Рима, в старинной церкви шестисотлетней давности, в мраморная купели... В общем, там ангелы порхали в это время. Из церкви мы приехали домой, к на следующей неделе мне нужно было ехать в квестуру. Я знал, что там, в принципе, меня ждет, но у меня уже какой-то бессловесный пакт с Господом произошел. Приезжаю я туда и попадаю что бы вы думали к тому первому клерку, которого я все эти пять месяцев не виден. И он, глядя на меня оловянным глазом, потому что таких, как я, у него проходят тысячи, смотрит список - ответа нет. И говорит мне: "Сеттимана проссима". Потом смотрит на меня второй раз и говорит: "Виа Умберто Каньи? 21? Филлио Ренато?" Я говорю: "Да". Он говорит: "Порка Мадонна", залезает в ящик, и почему-то у него там уже лежит готовая моя папка. Он на ней пишет большими буквами по-итальянски "Ургенте - срочно!", и я уезжю через две недели.
Так вот, чтобы закончить историю, я не знал, куда я еду и что буду делать. На моей машине первые две буквы номера были DJ, то есть диск-жокей. Вот вам божественный юмор, вот вам предначертание.
- Как ваш стиль к манера были восприняты на Би-би-си? Ваша личностная подача, насколько я понимаю, противоречила правилам этой радиостанции...
- Сейчас уже не противоречит, а тогда, в 1977 году - да, Если переложить жесткие правила имперского радио, которое тогда существовало, на то, что я делаю, это было неприемлемо. Би-би-си создавалось в принципе как инструмент колониальной державы. Скажем, в 1948 году в студию без черной бабочки нельзя было зайти, а в столовой посеребренные ложечки подавали. То есть это была полуаристократическая джентльменская организация.
- А сейчас?
- Сейчас-то шаровары и пластмасса... В 1977 году отрыжка этого аристократизма, этой строгости еще существовала. Попадаешь в мрамор и колонны, кругом строгость и Хартия Би-би-си везде висит: Чувствуешь, что вступил в солидную организацию и есть чему учиться. Но у меня, кроме чувства долга но отношению к работодателю и к стране, которая меня приняла, было ощущение чувства долга по отношению к своей стране и к людям, которых я оставил. Проездив но гастролям 10-15 лет и насмотревшись на все это дело, выбравшись на свободу и дорвавшись до микрофона, я должен был что-то сказать. Естественно, я ни к чему не призывал, никаких личных выпадов не делал, но сам тон разговора и намеки... Наши шутки-минутки - их можно было расценить как политические, но для меня это было продолжение обыкновенного разговора на кухне между друзьями. У нас начальницей была Мэри Ситон Уотсон, дама из аристократической семьи, которая жила в поместье и ездила на серых в яблоках лошадях. Ей было около шестидесяти. Естественно, что для такой дамы все наши расхожие демократические шутки были непонятны, даже если бы она знала язык хорошо. Я же вещал на молодежь, лишенную всех прав - экономических, политических и человеческих, мне надо было им дать душевную поддержку, а она имела все эти права полностью и как бы сидела сверху глобуса. Разные люди!
Мне приходилось прибегать к партизанским методам - ничего не прятать, но и ничего не заявлять. Ничего не спрашивали - я ничего не отвечал.
- Никто не читал и не слушал?
- Это все просто ставилось на полочку - некому и некогда было проверять. А потом, года через полтора, начались письма с реакцией на какие-то шутки. Они почитали письма и решили послушать, в чем же дело. И слегка ужаснулись, Но скандал тоже никто не захотел затевать. Был достигнут интеллигентный английский компромисс - они сказали, что все замечательно, но на следующей наделе принесите пленочку сначала нам. Я приносил, мадам слушала, и если ей что-то не правилось, брала редакторскую бритву и вырезала это. Потом, когда я понял, что нечего начальство винить, надо самому как-то думать, я начал писать все эти шутки более по-джентльменски, чтобы не было никаких выпадов, а все интеллигентно, между строк. И самое главное, чтобы нерусский человек этих шуток вообще не понял. Так они мне сформировали стиль, и я английских редакторов в каком-то смысле благодарю, потому что это перешло на другой уровень, на более литературный, более подсознательный, и главное, люди здесь могли это повторять, если им это нравилось, более безопасно.
- Тема была заявлена жестко - английские группы?
- Я это сам выбрал, мне это никто не диктовал. Смешно было бы мне американцев пропагандировать. Тем более что Англия по музыкальному стилю отличается от Америки. Америка тяготеет к старому советскому формату - они уважают качество и профессионализм. Там нужно, чтобы обязательно было чисто сыграно. Американские группы даже суперметаллического гранджевого плана, все играют прилично. А в Англии в первую очередь ценятся идея и личность. Поэтому в Англии родился панк, то есть музыкальное движение, которое изначально отрицает всякие музыкальные ценности. Панк играть и петь не умеет, но он личность, пусть даже бессловесная и дурацкая, но личность. Англия сильна идеями, Америка - технологией.
- Вам английский стиль импонирует больше?
- Мне Англия очень нравится. Я Америку патологически не люблю, причем тут произошел странный поворот, потому что я рос американофилом - слушая "Голос Америки", говорил с американским акцентом, ежик носил, штатские рубахи: Но, когда я серьезно занимался профессиональной музыкой, мне нужен был определенный мундштук на саксофон. Я знал, какой - он назывался "Отто Линк, номер 5, со звездой". Джон Колтрейн играл на таком, и мне он был нужен позарез. Но что делать - я фарцевать же не могу идти, приставать к иностранцам! Поэтому я решил пойти легальным путем и записался на курсы "Интуриста" в Ленинграде. Я проработал всего 43 дня, потому что это была сугубо кагэбэшная организация, мне приходилось за железной дверью в конце дня заполнять какие-то отчеты-отписки, но в течение этих сорока с лишним дней я встретил СВОИХ американцев. Это были чудные пожилые люди. Я был с ними целый день как личный переводчик. За неделю мы так сдружились, что они мне мундштук прислали из Цинциннати. Работать уже не было смысла, я бросил. Но за эти дни я от своего американофильства излечился коренным образом, причем настолько, что до сих пор, спустя 30 лет, в Америке не был и без дела не поеду. Меня в них дико раздражает все: и громкая речь, и неумение держать мысль в голове, а сразу переливать ее в речевые органы, и клетчатые брюки... А Англия мне подходит очень - страна, где о деньгах говорить не принято, никто вас не спросит о зарплате, где нет никакого понта ни в ком, если ты хвастаешь и выпячиваешь себя на первый план, тебя тонко высмеют и посадят на место сразу же... Там есть свои недостатки, но в общем и целом в Англии я чувствую себя наиболее дома.
- Письма, которые приходили из России, были настоящими? Слушая вашу передачу, в это мало кто верил - ведь это было в годы, когда сам факт написания письма на вражеский "голос" мог повлечь зa собой неприятности для пишущего...
- Фамилии поначалу я не называл, хотя все письма реальные. Одни проходили через почту просто потому, что в почте были сбои. Некоторые комитет умышленно пропускал, чтобы проследить, не будет ли каких завязок. Часть писем шла через третьи страны. Четвертый путь был обманный, используя саму советскую систему. В частности, в "Комсомольской правде", когда Рейган только пришел к президентству, было напечатано открытое письмо, как бы факсимильная открытка: "Дорогой президент Рейган, мы хотим мира, уберите оружие массового уничтожения". Для подписи было оставлено место, надо было расписаться, ножничками вырезать и Рейгану послать. Так, чтобы его завалили открытками народного возмущения. Но один 14-летний ушлый мальчик сообразил и эту открытку тщательно скопировал. Она начиналась "Dear Mr. President", а потом латиницей он мне писал "Zdravstvui, Seva. Shutit ne budem, vremeni malo..." И когда я впервые это письмо начитал, хлынул поток таких открыток.
- Кем вы себя чувствуете по отношению к слушателям: воспитателем, отцом, старшим другом?
- Я их племянничками называю. Как родители воспитывают детей? Если родитель сыну все время что-то твердит, тот ведь это никогда не сделает, потому что дети из родителей высасывают подкорку. Они видят модели поведения - как родитель себя ведет, и повторяют это. Поэтому я никогда никому ничего не говорил - что нужно и как, я просто делаю, и они вместе со мной.
- Современная английская музыка вызывает у вас такой же энтузиазм, как и прежняя?
- Вы знаете, я ведь и Led Zeppelin сразу не принял, тоже идешь ведь с отставанием на год, на два, пока, как говорят музыканты, врубишься во все сто.
- Я знаю, что в ранней молодости вы мечтали быть актером. Более того, вас можно было увидать в эпизодических ролях в разных фильмах, в том числе про Джеймса Бонда. Как вы считаете, ваши актерские амбиции реализовались, или вы всю жизнь жалеете о том, что все-таки не стали актером?
- Слава Богу, что я не стал актером, потому что у меня есть способности, но таланта нет. Настоящий актер - это человек, который настолько погружен в свой внутренний мир, что этим становится интересен остальным. У меня такой погруженности нет. Я соображаю, что вокруг меня происходит, но, чтобы быть актером по большому счету, нужно все это отринуть, жить в себе, все время эти эмоции разрабатывать. Но некоторые наклонности и умения, приобретенные за годы, пригодились - эпизодическую роль сыграть или голосом в эфире смодулировать, или что-то сообразить. Так что я как актер на своей работе по своему уровню совершенно осуществился. А мальчиком я действительно подавал надежды, в Эстонии выиграл национальный конкурс в 14 лет с монологом Хлестакова. И под флагом Гоголя так и шагаю - если на мой стиль посмотреть, там от Гоголя процентов 30.
- А остальные проценты?
- Остальные от капитана второго ранга Суханова, который был нашим командиром роты, плюс то, что я сам наизобретал. Скажем, весь этот металлический язык в рок-н-ролле - я его в принципе как бы изобрел, но откуда все произошло? Тогда но телевизору первым номером всегда шли новости с нолей. Там двигалось все - комбайны, машины, только люди не двигались, стояли. То же самое происходило с тяжелой промышленностью - язык был засорен какими-то летками, плавками, флаттеровками, бессемерами... народу было совершенно безразлично, что там они плавят, но на нас спускали всегда этот поток - люди с кочергами стояли, волочение какое-то, прокат... И в знак протеста против засилия железной тематики в языке, с одной стороны, а с другой стороны, из желания ввести в русский язык тяжелые металлические термины в рок-н-ролле я начал их просто вводить. У нас и появились чудовищные гибриды вроде "чугунной гробовой доски почета". И так получились одновременно издевка и намек товарищам из идеологического управления, что хватит уже людям мозги дурить, давайте нормально разговаривать с людьми. Советская власть могла выдержать все, но не юмор. Под юмором она ломалась совершенно и сразу.
- Вашей передаче уже почти 20 лет. Как вы считаете, долго ли проживет еще передача? Надолго ли вас хватит?
- В принципе у меня есть, конечно, мысли, что пора заканчивать, но, во-первых, сейчас непосредственной смены нет. Вот только приехав сюда и посмотрев на молодых ди-джеев, я понимаю, что какой-нибудь самый эрудированный из них мог бы меня заменить. Я принимаю меры, чтобы с уровня радиопередачи выйти на какой-то другой. Поэтому издательская деятельность является частью стратегического плана. Мне нужно двигаться в другие формы и расширять поле деятельности, потому что радио само по себе - жанр индивидуальный. Радиопередача как бумажный стаканчик, фить - и его нет. Разве что кто-то запишет и распечатает.
Елена Веселая
