РОК-ПОСЕВЫ

Слушайте эту передачу:

 mp3

В виде pdf:

Читайте также:

5 декабря 1986: Последнее интервью Джона Леннона - 2

Добрый вечер, друзья. На прошлой неделе мы напомнили, что 9 декабря – годовщина смерти Джона Леннона. О его жизни и творчестве мы подробно рассказывали год назад, посвятив этому, помнится, шесть передач. Нынче же мы как бы предоставляем слово ему самому. Сегодня, как и на прошлой неделе, мы передаем последнее интервью Леннона, взятое 6 декабря – за два дня до его смерти. В беседе участвовала жена Леннона Йоко Оно и ведущий молодежного радио «Би-би-си Один» Энди Пиблз. Интервью длилось три часа, поэтому мы его даем выборочно и естественно, в переводе. За ведущего читает Эдди Лоренс, за Йоко Оно – Наталья Рубинштейн, я буду читать за самого Джона. В прошлый раз мы остановились на женитьбе Джона и Йоко в Гибралтаре, сегодня мы начинаем с той части интервью, где разговор переходит к наркотикам, к аресту Джона и Йоко осенью 1968 года и суду над ними, к песне Cold Turkey – буквально «Холодная индейка», на американском сленге – состояние наркомана, которого ломает и крутит без очередной порции зелья. Итак, включаем запись:

Энди: Отношение людей ко многому изменилось, в частности – к наркотикам. В шестидесятые и семидесятые все мы до какой-то степени с этим соприкоснулись. Известно, что вы также не только были замешаны в этом, но нашли в себе достаточно честности, чтоб заявить об этом открыто в своих песнях. Что вы думаете по этому поводу?

Джон: Не знаю, что даже и подумать... Странно слышать, когда узнаешь, что влиятельные люди в правительстве сами нюхают какие-то порошки, причиняя за это же другим колоссальные неприятности. Например, в ту ночь в Англии, когда нас арестовали, наркотики нам подложили... Теперь у меня на всю жизнь судимость, потому что полисмен, который арестовал меня и Йоко, в свое время арестовывал Брайана Джонса и «Роллинг Стоунз» – он был этаким охотником за скальпами, делал себе имя... А у меня теперь судимость до конца дней, а из-за нее – в некоторых странах трудности с въездной визой. То, что я наркотики принимал, я не скрывал никогда. Но вот в парламенте был поднят вопрос: почему для ареста Джона и Йоко понадобилось сорок полицейских? Я имею в виду, что все это было подстроено – ведь еще до прихода полиции у нашей квартиры собрались репортеры из газет, кто их оповестил? Нас друзья еще за три недели предупреждали, что за нами придут, так что уж поверьте мне, я всю квартиру вычистил, я ж не дурак, я ж помню, что раньше в ней Джими Хендрикс жил, так что я все проверил, все закоулки просмотрел.

Энди: Я знаю, что это причинило вам много душевной боли...

Джон: Причинило и до сих пор причиняет... Как мне теперь избавиться от этой судимости? Нужно было, например, подавать заявление о снятии в первые два года – но никто мне об этом не сказал, и вообще: единственно, почему я признал себя виновным, – потому что боялся, что Йоко как иностранную подданную выкинут из страны, ведь мы тогда с ней еще не были женаты. Вот я и принял вину на себя.

Энди: Был ли этот арест после выпуска пластинки Cold Turkey?

Джон: Пожалуй… Пожалуй, именно так, именно так и было.

  Музыка John Lennon   Cold Turkey   

Йоко:Говорят, что у слепого – честное лицо, потому что он не знает, как управлять лицевыми мускулами, не умеет состроить притворную гримасу. Слепые этого делать не могут... Они своих лиц не видят. Вот у художников почти так же: появляется вдохновение, что тебя изнутри наполняет, – песня или стихи, неважно, – это становится частью тебя самого, и об этом врать невозможно. Ну вот, так и мы – в своих песнях отражали себя и свою жизнь, ну, а отсюда и неприятности...

Энди: Получается, что не всегда надо быть честными...

Джон: Получается так, но все же знаете – так лучше... Мне кажется, в притворстве жить труднее – и уж лучше иметь внешние, ну, физические, что ли, проблемы, потому что в противном случае появляются проблемы внутренние, начинаешь сам себя обманывать, - что, должен сказать, очень легко, у всех у нас это здорово получается – так, что подчас и сам не замечаешь... Но за это приходится, в конце концов, платить – платить другой монетой, как у Оскара Уайльда в рассказе про Дориана Грея: лицо остается молодым, а настоящее лицо, на портрете, стареет.

Энди: Перейдем теперь к 1971 году, к песне Imagine («Представь себе»), которая была выпущена одиночной пластинкой только в 1975 году, то есть, спустя четыре года...

Йоко:Неужели правда?

Энди: Правда... И если сегодня спросить составителей музыкальных программ во всем мире – какую песню Джона Леннона они выбрали бы, думаю, что ответ был бы – Imagine.

Джон: Считается, что песня эта моя, но на самом деле авторы ее Леннон и Йоко Оно, потому что многое в ней – стихи и замысел – принадлежит Йоко, достаточно взглянуть на ее книжку «Грейпфрут» – там полно строчек вроде: представь себе то или это... И сейчас, хоть и с запозданием, авторство ее признается... Но в те дни я был этаким мужланом, эгоистом, и ее вклад предпочел не заметить. Ну, например, сотрудничал я с Дэвидом Боуи, так авторы песни указаны как Леннон-Боуи, написал кое-что с Гарри Нилсоном – авторы указаны как Леннон-Нилсон, но когда мы, так сказать, в семейном кругу написали песню, я поставил: автор – Леннон, понимаете? Она – всего-навсего жена, что же ее имя-то указывать, понимаете?

Йоко: Это было до того, как вышла песня Woman Is the Nigger of the World.

Энди: Могу я вас спросить об этой песне? Как она появилась?

Йоко: Дело в том, что в Нью-Йорке я была художница и... ну, занималась своим делом. Была... в общем, довольно свободной... Потом поехала в Лондон, устраивала выставки, экспозиции, концерты... познакомилась с Джоном… А ливерпульцы, знаете, такой народ... культ мужчины, мужланство – что, кстати, с их песнями ничего общего не имеет. Песни-то прекрасные, но создатели их как люди… как это совместить?.. Я постепенно стала все это чувствовать на себе, и вот однажды, во время интервью одному журналу, в ответ на какой-то вопрос я и сказала, что женщина – это черномазый мира...

Джон: Вот это высказывание я и взял за основу и написал песню, которая, насколько мне известно, стала первой песней освобождения женщин.

Энди: Woman Is the Nigger of the World.

Джон: Да, ее в Америке запретили, потому что слово nigger по радио произносить было нельзя... А потом мы были на телепрограмме Дика Каветта – эта программа транслируется на всю Америку, и он предложил нам эту песню спеть. Он, знаете, «либерал», в кавычках... Ну, в телестудии такое волненье поднялось, потому что программа в эфир шла живьем... Кутерьма такая началась, будто я публично американский флаг растоптал или что-нибудь в этом духе... Теперь все это довольно смешно, но если вдуматься, мысль-то прекрасная, справедливая, женщина действительно на положении какого-то черномазого... Об этом говорить как-то не принято – говорить можно о неграх, их правах, о евреях, о странах третьего мира, о чем угодно, но подо всем этим, если поднять верхний слой, – подо всем этим женщины, а еще ниже – дети. Как один приятель сказал нам: «Следующее движение будет за освобождение детей». Потому что у детей нет никаких прав, еще у женщин есть какие–то, а у детей – нет, и «Власть детям!» – следующий этап, ибо освобожденная женщина освободит и детей.

Йоко: На днях сын мой, Шон, подошел и так это серьезно говорит, ему пять лет: «Мамочка, почему, когда ты что то говоришь, тебя слушают, а когда я что-нибудь говорю, мне никто не верит».

Джон: Да, так вот он и сказал.

  Музыка John Lennon   Woman Is the Nigger of the World   

Энди: Ноябрь 1973 года и альбом Mind Games...

Джон: В эфире радиостанция Би-би-си!

Энди: Получается неплохо, совсем неплохо.

Джон: Я ж вам говорил, я слушал Би-би-си в Бермуде, в Сингапуре, в Кейптауне... Можно мне одно замечание сделать?

Энди: Пожалуйста.

Джон: Я читал в газетах, что премьер-министр Маргарет Тэтчер собиралась урезать иновещание Би-би-си – это было бы серьезным ударом для мира и понимания во всем мире. Потому что даже не представляете, насколько в англоговорящих странах важна наша точка зрения, наш образ жизни и образ мыслей, который представляет Би-би-си - причем именно мы, потому что у американцев, например, нет такой системы, у них нет контактов в разных странах, ведь у них не было ни Содружества Наций, ни империи.

Энди: Теперь хотелось бы затронуть другую тему: если не ошибаюсь, у вас был период, когда вы разошлись...

Джон: Да, это время я называю своими потерянными каникулами, они длились полтора года. Феминизм тогда во мне несколько ослаб, и Йоко велела мне убираться ко всем чертям.

Энди: В газетах тогда писали, что вы принялись выскакивать из машин на ходу...

Джон: Ну, это было всего раз... Вообще говоря, еще в колледже я себя не щадил, а когда поступил в художественное училище в Ливерпуле – так это просто была одна непрекращающаяся попойка. В восемнадцать или девятнадцать лет выпить можно довольно много – организм все снесет, а вот когда меня из дома выгнали и я, как говорится, сел на стакан, то мне уже было далеко за тридцать, тридцать семь, что ли, но я вел себя как студент, закладывал беспощадно, а ведь возраст-то не тот. Так что я вроде как пытался прожить свою молодость снова, только на этот раз вел себя как подросток – на полном виду журналистов и прессы Голливуда. Видите ли, чего бы я ни вытворял в свое время в Ливерпуле, все это в вечернюю газету не попадало, а тут – выкину я какой-нибудь номер в ресторане, или помочусь в неподобающем месте, или еще что-нибудь – все это сразу становится чуть ли не национальным событием. Для меня это был нездоровый период, принесший мне много вреда, но иначе справиться с разладом я не мог. Единственный способ был – пойти в бар да напиться.

Энди: Причем делали вы это в компании неким господином по имени Гарри Нилсон...

Джон: Гарри Нилсон, покойный Кит Мун, бедняга, да много других... Тот же Ринго Старр – тоже не прочь выпить.. Вспоминать сейчас об этом довольно смешно и весело, но тогда я себя чувствовал ужасно. Хорошо, что все это кончилось и теперь я больше не пью – мне просто страшно, даже стакан вина выбивает меня из колеи, так что теперь я спиртным совершенно не интересуюсь, что очень хорошо.

Энди: Затем у вас был пятилетний перерыв. Пять лет – долгое время. Нужно ли было обладать своего рода умственной дисциплиной, держать себя в руках, чтоб не взять в руки гитару?

Джон: Не могу сказать, что это был вопрос дисциплины. Первые полгода или год мне все казалось, что я должен. Порой меня охватывала паника, потому что ни в музыкальных газетах, ни в журналах обо мне не было ни слова, и я не показывался в модных местах в компании известных музыкантов – короче, получалось будто бы я больше не существую, было немного страшно. Длилось это около девяти месяцев, а потом – внезапно, вдруг – как гора с плеч. Стало легко, и я понял, что есть жизнь после смерти, то есть что и без этого жить можно.

Энди: Понравилось вам это ощущение?

Джон: Колоссально, это было как... Господи, это напомнило мне, о чем это мне напомнило?.. Юношество, когда мне было пятнадцать лет. В пятнадцать лет мне не нужно было писать песни, я сочинял их, если хотел, не нужно было играть рок, я играл, если хотел, и вот, опять настало время, когда я мог заниматься музыкой просто по желанию. Самое интересное и самая, пожалуй, приятная часть для меня – это не запись в студии, а самое начало, вдохновение, когда песни действительно рождаются, а не ты сидишь и изготовляешь их, как в мастерской. Я это, знаете, тоже могу делать: нужна вам песня о бананах для кино? Пожалуйста, я и это могу, и даже с удовольствием, но действительную радость испытываешь, когда появляется одержимость какая-то, как у спиритического медиума. Песня может появиться среди ночи, или тогда, когда тебе совсем не до этого. Бывало так: лежу – и вся эта штука появляется целиком, понимаете? Слова, музыка. Я вот и думаю – а я ли вообще это написал? Не знаю, кто это написал, я просто вот сижу и все это из меня выходит...

  Музыка John Lennon   Watching the Wheels   

Энди: Были ваши друзья удивлены тому, что вы, так сказать, на пять лет вышли из строя? Пытались ли на вас оказать давление, вернуть к музыкальной деятельности?

Джон: Давление было, довольно ощутимое. Приведу один пример: Мик Джаггер дал газете Observer в Лондоне большое интервью. Эту газету я получил в Токио, мы проводили там тогда несколько месяцев. Так вот, в интервью Мик говорит: «Хватит, Джон, выходи, хватит прятаться». Многие тогда высказывались подобным образом. Сами посудите – какое дело Мику Джаггеру и всем этим рок-звездам до того, чем я занимаюсь? Этого я понять не мог. Мик, правда, говорил безо всякой враждебности, он сказал: «Я люблю Джона, но он прячется за своим сыном, и жена держит его взаперти. Я, – говорит, – знаю, что это такое, и не надо, мол, нас заверять, что делается все ради семьи, потому что семью и музыку можно совмещать».Теперь-то мы знаем, что жизнь дала ему урок: из этого совмещения у него самого ничего не вышло, он разошелся с женой, потерял ребенка, в чем я ему очень сочувствую. Семейный разлад, разводы, потеря ребенка – это болезненный процесс, и в то время я вовсе не хотел никаких совмещений – взаимоотношения с Йоко, с сыном были для меня гораздо важнее.

Энди: Есть ли у сына интерес к музыке?

Джон: Он очень музыкальный, абсолютно. Потому что я кое-что заметил в больнице. Может, вам это неинтересно, но когда негритянка, черная медсестра, приходит кормить ребенка, она включает по радио рок или блюз, а когда медсестра белая, она обычно включает музыку поспокойней, кантри и вестерн. Когда негритянки кормят детей, они их берут на руки, дают бутылку с соской и танцуют с ними по комнате. Когда белые сестры приходят, они просто кормят ребенка и держат его неподвижно. И тут я подумал: ага! Я хочу, чтоб у него был естественный ритм, Короче, еще до того, как Шон начал ходить, я проделывал с ним следующее: каждый раз, когда я его кормил, я включал по радио рок'н'ролл и танцевал с ним. Теперь он движется под музыку бесподобно и слух у него отличный.

Энди: Личная жизнь и ощущение личной безопасности. Дэвид Боуи сказал недавно, что Нью-Йорк замечателен тем, что здесь можно ходить по улицам: люди не бросаются, не пытаются оторвать кусок одежды на сувенир, а проходят просто мимо, или могут сказать: «Привет, как дела?».

Джон: Да, из за этого я, в конце концов, и решил здесь остаться. Я обнаружил, что могу ходить в кино, в рестораны, и эти пять лет были для меня не просто годами домоводства, выпечки хлеба и няньчанья с ребенком – в это время я побывал в Гонконге, где мог свободно расхаживать по улицам. Люди не понимают, что это такое: когда я уезжал из Англии, по улицам там я ходить не мог – не мог выйти на прогулку, не мог пойти поесть в ресторан. Когда мы впервые приехали в Нью-Йорк, мы жили поначалу в Гринвич-Виллидж, такой, знаете, вроде артистический район, тут живут студенты, бывшие знаменитости, знаете? – всякие старые поэты и прочее. Много лет там жили и до сих пор живут. И Йоко мне сказала: «Здесь ты можешь ходить по улицам». Понимаете? Она говорит: «Здесь ты можешь гулять свободно». Но поначалу я ходил с опаской: все ждал, что кто-то мне что-нибудь скажет или на меня прыгнет, – два года привыкал. Сейчас я могу просто выйти из двери и пойти куда мне угодно. Вы понимаете, что это за чувство? Или в кино пойти. Конечно, люди подходят, просят автографы, здороваются, но это все в рамках: «Привет, Джон, как жизнь?» Понимаете? «Как сын? – Спасибо, – говорю, – замечательно».

  Музыка John Lennon   Happy Xmas (War Is Over)   

<< возврат

пишите Севе Новгородцеву:[email protected] | вебмастер: [email protected] | аудиозаписи публикуются с разрешения Русской службы Би-би-си | сайт seva.ru не связан с Русской службой Би-би-си
seva.ru © 1998-2024